Недетское дело

«Отнеси это вон туда!» – говорит работница склада. Чумазый подросток неуклюже забрасывает мешок на плечи и осторожно спускается по лестнице. На мешке написано: «Мука. 50 кг».

Материал опубликован в рамках Центральноазиатской школы современной журналистики. Авторы: Бактынур Абдиева и Фируз Умарзода.

Шумный Ошский базар. Жарко на все пятьдесят вместо обещанных сорока пяти градусов. Маслянистый асфальт впитал запахи пыли и фруктов. Возле мучного склада сидят трое обгоревших на солнце мальчишек в грязной одежде. Подходит парень постарше, разгружает мешки с мукой и прыгает на них словно на батуте.

– А это не грех?

– А что делать? – зло отвечает парень. – Им нужно придать плоскую форму. Видите, там по двадцать пять мешков в высоту складывают. Если свалятся на чью-нибудь голову, отвечать будем мы.

Он продолжает поднимать и бросать пятидесятикилограммовые мешки, понимая, что это вредно для позвоночника. Но Мирсултан (тут его называют «Миша») не заглядывает слишком далеко в будущее:

— Бог знает, доживем ли мы до старости. Может, я в тридцать лет умру? Но вот я знаком с одним человеком, который работает напротив «Акуна» с двадцати лет. Ему сейчас сорок пять – слава богу, жив-здоров! По три мешка поднимает за раз, как и я.

Правительством установлены нормы суммарной массы груза, перемещаемого за смену (подъем с рабочей поверхности) для женщин и детей. Для 14-летних норма не должна превышать 400 кг, 17-летние не могут поднимать более 1500 кг.

«По последним официальным данным было выявлено около 100 детей, занимающихся наихудшей формой детского труда. Это только в Бишкеке, – Ниязбек Дуйшенов руководит отделом по правам ребенка и молодежи в аппарате омбудсмена Кыргызстана. – Но это неправильная статистика, сложно поверить. Я больше склоняюсь к тому, что в республике более 500-600 тысяч детей вовлечены в детский труд, то есть 30% из 2 миллионов. И в основном в его наихудшие формы».

Работа ради учебы?

Нургазы, стеснительный парень тринадцати лет, работает молча. На наши вопросы за него отвечает Джаныш, продавец муки: «Он копит на мобильник, а когда много денег соберет, купит “Тойоту Лэндкрузер”, да?». Нургазы смущенно улыбается и кивает. Он приехал к родственникам, подзаработать на каникулах. Родственники снимают часть дома барачного типа. Туалет есть, душа нет. Приходится ходить на соседнюю улицу, чтобы помыться за 30 сомов.

Другой мальчик по имени Аджо собирается поступать после школы на юридический. Сейчас подрабатывает на новую одежду, питание и сотовый телефон.

– Через лет десять кем они будут, по-вашему? – спрашиваем у продавца Джаныша.

– Бизнесменами будут. Потому что уже знают, как продавать. Когда меня нет, они тут стоят, муку мою продают. Десятый класс окончат, может крупными бизнесменами будут. Ленин говорил: «Кто работает, тот ест». Хорошо с одной стороны. С другой стороны плохо. Они должны учиться, правильно? Не работать, а учиться. Например, я десять классов закончил, не работал. Учился, студентом был. В армии служил.

– А ваши дети работали до 18 лет?

– Нет. Сейчас у меня дочь работает, она взрослая, сын на 4-м курсе, еще есть сын-школьник. Он не работает. Ну, иногда приходит, помогает мне. Шьет мешки.

Работа как свобода

После смерти родителей Миша прожил в школе-интернате около пяти лет. Четыре года назад сбежал оттуда вместе с младшей сестрой. Затем забрал к себе вторую сестренку, которая жила у бабушки. Родные не помогают.

– Они и при живой матери нам не помогали, а после ее смерти, подавно. Слава богу, нашел работу и сам на ноги встал. Около года болтался в центре, устроился официантом, потом сюда попал, на рынок. Рома байке сразу дал мне работу, спасибо ему большое.

После ужасов детского дома его нынешняя жизнь кажется Мише невероятной свободой.

– Там все издеваются над детьми. Особенно старшие классы над младшими. Если пожалуешься кому-то, приходят ночью, тихо выносят кровать (кровати двухэтажные), и сбрасывают тебя на землю. Представляете, ты спишь, и вдруг твоя кровать падает вместе с тобой. Или сначала твоего соседа снизу положат на землю, тоже спящего, а тебя сбрасывают на него. Комнаты все без замков, невозможно спрятаться. Зимой старшеклассники заставляли таскать снег голыми руками, затем строили в ряд у входа и били по онемевшим пальцам пряжкой ремня. В голове просто «вскипает чайник»! Я больше не смог терпеть.

– Только издевались или приставали тоже?

– Насиловали тоже. Два мальчика повесились, не выдержав. Один вскрыл себе вены. Особенно тяжело младшим классам. Воспитатели просто стоят в сторонке и смотрят, когда дети дерутся. Приезжают из всяких организаций, спрашивают, какие проблемы. Если нажалуешься, потом «получаешь» ночью. Не только ты, весь класс за тебя. Но не все там плохие, охранник и садовник были хорошие. Я иногда помогал им с работой и они спрашивали: «Что хочешь покушать?» – и кормили нормальной человеческой едой. А в столовой давали каши без сахара, супы безвкусные.

Миша работает чернорабочим, потому что это выгоднее. «Тут за перевозку груза дают 50 сомов, а в кафе, например, за обслуживание одного клиента – 5 сомов. Слишком мало, чтобы прокормиться». Позже в разговоре Миша признается, что у него нет документов, Официально устроиться на другую работу он не может, поэтому и не надеется на другие возможности.

«Хочу в прошлое!»

– Вот ты скажи мне, кто виноват в том, что жизнь такая здесь? – вмешивается Джаныш, продавец муки. На вид ему около пятидесяти лет. – Правительство виновато! Вот что было при Союзе? Кто пьет водку – сажали на 15 суток. А сейчас что? Могут пить с утра до вечера. Нам крепкий камчы (плетка) нужен. Как в том фильме: «Мамма, мамма, мамма…»

Все смеемся. Все видели «Приключения Шурика».

– Как вы смотрите на то, что эти дети работают?

– А что делать, если правительство не помогает. Дома чего-то не хватает, если даже родители работают. Но, честно говоря, дети хорошо зарабатывают. Посчитай, отвезет он до машины купленный рис – 50 сомов. Если будет ходить с клиентом по базару как носильщик, то 100 сомов дадут. Обслужит 10 человек за день – уже 1000 сом.

По Трудовому кодексу Кыргызстана работником может быть лицо, достигшее 16 лет. На работу могут приниматься лица, достигшие 15 лет, в исключительных случаях. 14-летние учащиеся могут заключать трудовой договор, с письменного согласия родителя и только для выполнения легкого труда, и в свободное от учебы время.
Работать или не работать?

«В Кыргызстане запрещены наихудшие формы детского труда, – объясняет Ниязбек Дуйшенов, завотделом по правам ребенка и молодежи аппарата омбудсмена КР. – Но такие формы сложно определить. Скажем, в селе дети вовлекаются в сельское хозяйство в своих угодьях. Вот грань – если ребенок пришел на поле, поработал определенное время, там есть вода, тенек, дали ему перчатки, создали условия, поработал минут 20 – это трудовое воспитание. Но если он находится целый день под солнцем, это уже эксплуатация и наихудшая форма детского труда. И дети, которые не обучаются, делая любую работу, даже если это не вредит здоровью – тоже попадают в эту категорию».

Между тем, Дуйшенов считает, что если просто взять и запретить ребенку зарабатывать себе на жизнь, это не решит главную проблему. Государство не может создать условия, способные удовлетворить нормальные жизненные потребности детей-тачкистов или грузчиков, и «поэтому им позволяется работать».

В Кыргызстане запрещается применение труда лиц моложе 18 лет на работах с вредными, опасными условиями труда, работах, выполнение которых может причинить вред их здоровью и нравственному развитию (игорный бизнес, работа в ночных кабаре и клубах, производство, перевозка и торговля спиртными напитками, табачными изделиями, наркотическими и токсическими препаратами).

Подростков в белых рубашках можно было бы принять за восьмиклассников, пришедших 1-го сентября в школу. Но вместо учебников у них подносы с шашлыками, мантами, чаем, пивом и водкой. Они бесшумно снуют между столиками на летней веранде кафе в центре Бишкека. Владелец кафе знаками показывает им, что пора бы заменить пепельницу гостю. У Сапара работают дети от 16 лет.

– Я в Таласе вырос, там это было принято, так было положено, – вспоминает Сапар. – С сентября неделю учишься, потом всех отправляют на табачную плантацию. Всю школу направляли, и пока заморозки не наступят, работали на поле. С одной стороны, это было интересно, нравилось. Но если честно, надоедало. Детям же все быстро надоедает. Тем более тогда нам денег не платили. Сейчас мои работники-дети нормально получают. В день от 300 до 1500 сомов. У меня у самого четверо детей. Они помогают мне. Когда только начали, дочка официанткой работала. Она начала работать в 14 лет. Мои собственные дети работают, как и другие. Я требую от них того же, что и от других, и ругаю так же, как и других детей. Разница лишь в том, что мои дети иначе все-таки настроены, они знают, что работают на себя.

Что делать?

«У нас нет задачи и мандата искоренить детский труд. Этим занимается правительство, – говорит Ниязбек Дуйшенов из аппарата омбудсмена КР. – Мы ведем контроль за соблюдением прав ребенка. В 2011 году мы сделали спецдоклад на эту тему, который был проигнорирован. Там мы четко выявляли факты, когда в госучреждениях, в интернатах использовали детский труд. В Таласе было выявлено, что детей интерната вовлекали на сбор фасоли. Это сложный процесс: пыль, грязь, тяжелые мешки. К тому же это не оплачивалось и дети занимались им во время учебы. Мы ежегодно прорабатываем этот вопрос. Но правительство не видит эту проблему, закрывает глаза. Самое обидное – не работает Координационный совет по детскому труду при правительстве. Он был создан лет 5 назад, но до сих пор бездействует».

Основную работу по проблемам детского труда в Кыргызстане проводят неправительственные и международные организации. В марте этого года стартовал проект по поддержке детей, оказавшихся в трудной жизненной ситуации.

Евросоюз и датская DCA Central Asia выделили на это 1,1 млн. долларов. Однако, похоже, эти усилия – капля в море. Жизнь на Ошском базаре продолжается. Сегодня здесь так же жарко, как вчера. И снова у молчаливого Нургазы на плече белый мешок. Смешавшись с потом, крупинки муки белыми ручейками текут по его лицу и рукам, въедаясь в смуглую кожу…

Авторы: Бактынур Абдиева и Фируз Умарзода.