Азамат Омуралиев: Что значит Нобелевская премия у Боба Дилана?

Американский фолк-певец Боб Дилан получил Нобелевскую премию по литературе. Редактор культуры Kloop.kg Азамат Омуралиев размышляет о том, что значит беспрецедентная победа Дилана и почему её мало кто мог предвидеть.

Начнем с того, что я не фанат Боба Дилана.

***

Пару часов назад, достав из кармана своих брюк телефон и перейдя на сайт Нобелевской академии ровно в 13:00, я увидел таймер на отметке 00:00:00. То есть время уже настало, ведь премию обещали объявить ровно в час дня, но пресс-релиз еще не опубликовали.

Протиснувшись сквозь толпу, которая закупала билеты на вечеринку по случаю Хэллоуина, я присел на край узкого дивана и обновил страницу. Таймера уже не было — и первым, что бросилось мне в глаза, был не набор из букв, а странный портрет на главной странице.

У нобелевских дизайнеров для анонса победителей есть симпатичный экспрессионистский стиль с доминирующими желтыми и синими красками на кристально-белом фоне. Так вот, сегодня я ожидал там увидеть улыбку кенийца Нгуги Ва Тхионго или интеллигентный прищур Адониса. Или другое незнакомое лицо.

Но никак не черты, знакомые миллионам людей. И справа от этого портрета — восемь букв. Боб Дилан. Победил.

***

Нобелевская премия у Боба Дилана в последние годы была такой невинной шуткой, которая родилась на фоне череды слухов. О нем вскользь, в саркастическом тоне, упоминали аналитики, а в букмекерских конторах он стабильно набирал коэффициенты вроде 500 к 1 или в лучшем случае 50 к 1.

С чего эти слухи и шутливые намеки начались, мы не знаем. Нобелевская академия не разглашает списки номинантов, так что узнать, претендовал ли Дилан на эту премию в предыдущие годы, мы сможем лишь через полвека. К середине 2060-х годов раскроют архивы и прольют свет на эту интригующую тайну.

Сложно переоценить неожиданность этого решения. Консервативный, слегка политизированный Нобелевский комитет хоть и не отличается предсказуемостью, но и на такие сюрпризы редко когда готов. В прошлом году награду дали Светлане Алексиевич, в позапрошлом — Патрику Модиано, за ним — Элис Манро, Мо Яню и так далее и тому подобное.

Определить кому именно дадут премию довольно сложно, так как её дают за сумму всех заслуг, нежели за отдельное слагаемое. Но у аналитиков в уме всегда есть список кандидатов, из которых они ожидают увидеть победителя.

Наглядный пример. В этом году фаворитами вроде как считались Тхионго и Адонис. За ними шли американец Дон ДеЛилло и испанец Хавьер Мариас. Меньше шансов (но и его победа не стала бы большой неожиданностью) было у Мураками.

И список этот постепенно сокращается. Потому что потенциальных лауреатов выбирают. Светлана Алексиевич и Элис Манро часто фигурировали в числе кандидатов, а Модиано дали премию за его давние заслуги. Этот условный список — самый надежный (по крайней мере, так казалось до сегодняшнего дня) ориентир.

Вокруг Дилана же были только слухи. Но он победил и сотворил историю.

***

Пару месяцев назад на Boston Review я наткнулся на небольшую колонку, в которой поэт Мэттью Запрудер отвечал на вопрос о текстах песен. Он разгромил точку зрения, что музыканты не могут быть поэтами, попутно вставив меткую реплику: «Говорить о том, что тексты песен менее литературны в сравнении со стихами, или что они требуют меньше усилий или опыта, или работы, или ума для их создания — абсолютный абсурд».

Окей, слова Запрудера — лишь точка зрения, пусть логическая и подкрепленная адекватной риторикой. Гораздо сильнее же, на мой взгляд, выделяется одно замечание, которое он делает. В середине текста он отмечает, что поэзия существует в контексте тишины. А тексты песен — в контексте сложных мелодических картин и ритмических рисунков.

Песня и её аккомпанемент неразрывны. Тут подойдет обратная версия поговорки «из песни слов не выкинешь», но точную её формулировку вы уж сами придумайте.

Идея же остается логичной и имеет абсолютный смысл. Кто тоньше чувствует, кто владеет пером и полетом мысли лучше — Боб Дилан или его ближайший нобелевский конкурент Адонис? Смотрите сами.

Вот отрывок из Адониса, современного сирийского писателя.

My childhood is still
being born in the palms of a light whose name I do not know
and who names me.

I was born in a village,
small and secretive like a womb. I never left it.
I love the ocean not the shores.

А теперь послушайте Дилана.

В строчках Адониса кроются фонетическая идиллия и неочевидные метафоры — они берут не своей красотой, а своим фундаментальным смыслом. В чем разница между океаном и берегом, между дождем и облаками?

Дилану не до этого. Ему не до тонкостей (впрочем, и в случае с Адонисом его тонкость — не снобизм, а инструмент реакции на хаос в современном мире). Он отбивает аккорды на своей гитаре, напрягает легкие и выдувает пронзительное соло на гармонике. Он ищет себя, разбирает себя на кирпичики и собирает обратно на глазах у зрителей.

Дилан — хороший поэт и великий музыкант. Великая фигура. Но сравнивать его с Адонисом не совсем честно — они работают в разных жанрах и с разными инструментами. Нобелевскую премию Дилану ведь дали не за поэзию, а за «открытие нового языка в великой традиции американской песни». Песни, не поэзии — и песня существует в контексте своей музыки.

Честно признаюсь и опять оговорюсь, что я — далеко не фанат Дилана. У него есть пара треков, которые мне симпатичны, и есть несколько историй, которые мне близки. Но этот жанр — тот самый жанр американской песни, так называемого фолка — от меня далек.

Однако и мне ясно видно, насколько велик вклад Дилана в современную культурную историю США. От нас он далек не только потому, что звучит непривычно — он и пел всю жизнь о вещах, которые определяют Америку. Простых и приземленных вещах. О шероховатой, влажной земле под ботинками сапог, о простых работягах и розоватом тумане с кирпичной фабрики. О времени, которое меняется, и жизни, под которую нужно подстраиваться. Он пел и поет о тяжелом бремени, но делает это с нерушимым оптимизмом.

Дилан — чисто американское явление, которое вобрало в себя нутро американского слога и американской тональности.

«Конечно, он её заслуживает — он её получил. Он великий».

***

Впрочем, есть еще один аспект.

Победа Дилана — исторический прецедент. Нобелевский комитет никогда раньше не присуждал свои премии за музыкальное творчество. Как прокомментировала это пресс-секретарь Академии: «Времена, возможно, меняются».

Если место и адекватность Нобелевской премии сегодня и можно подвергнуть критике, то ее авторитет никак не получится. Победа Дилана открывает Дэвиду Берну, Нику Кейву и Леонарду Коэну новые горизонты для соискания престижных литературных призов. Человеческие амбиции в этом разговоре, впрочем, заслуживают самого последнего упоминания.

Гораздо важнее то, что таким образом у современного общества появляется новая возможность укрепить музыку не только как политический инструмент, но и как исторический ориентир. Победа Дилана может привлечь внимание академиков и ученых из разных сфер и вдохновить профессоров литературы и поэзии по-новому взглянуть на наследие современной (и не очень) музыкальной сцены.

Кто знает, быть может когда-то и развернется ситуация, которая сегодня звучит анекдотичной. Быть может, Кендрик Ламар через 50 лет встанет за трибуну в Стокгольме и произнесет пронзительную речь, вспомнит о далеком 2016 годе и скажет, что вот тогда, тогда и произошел перелом. А мы в это время будем копаться в нобелевских архивах и искать правду по поводу того, насколько большим сюрпризом действительно была большая победа большого и великого Боба Дилана.