Меня уволили из лицея «Вторая школа». В пятницу я пришел к зданию Госдумы: голосовали за закон о запрете пропаганды гомосексуализма.
Письмо москвича Ильи Колмановского, перепечатано с Русской службы радио «Свобода»
Там была большая группа людей в масках, которые пели церковные гимны, швыряли яйца, распыляли перечный газ и грозили расправой нескольким однополым парам, которые, стоя у входа в Думу, целовались в знак протеста против этого закона.
Девушек быстро унесли в автозак (под крики «Слава русскому ОМОНу»), и я остался в окружении людей в масках.
У меня состоялся с ними публичный диспут; меня не побили, только кинули яйцо. В ходе полемики я упомянул, что я ученый, и учитель; а потом в репортажах журналисты называли мое имя. Мои оппоненты быстро вычислили меня и мою школу, послали жалобы администрации, и уже в понедельник директор сообщил мне, что увольняет меня ради спасения школы.
О чем диспут
Мои оппоненты говорили, что если увидеть, как целуются однополые пары, или услышать, что однополые пары равноправны, и что геи психически нормальны – можно сделаться геем.
Я оспаривал это суждение как многократно научно опровергнутое: человек становится гомосексуалом или в утробе матери, или вскоре после (сочетание генетики и каких-то неизвестных пока факторов среды, но уж точно не плакаты и не личный пример – в семьях гомосексуалов обычно растут стрейты).
Я говорил, что все исследования показывают, что гомосексуалы – психически нормальные люди, и мировое научное сообщество давно отвергло мысль о том, что это болезнь (как левшизм например). Я говорил, что как отец и учитель вижу опасность в том, что наше общество загоняет гомосексуальных подростков в подполье — это часто кончается суицидом.
Я также говорил, что этот закон нацелен на то, чтобы посеять между людьми вражду, разделить наше и без того разрушенное общество.
Какая жалоба
Жалобщики написали администрации, что они родители моих учеников (я уверен, что это неправда), и что я открыто признал себя геем; они просят оградить детей от меня. А если не оградят – они будут жаловаться выше и выше. Завуч (думая еще спасти меня) в ответ написал, прямо вечером в воскресенье, что нет, я отличный семьянин, но просто очень молодой и они выбьют из моей головы глупости.
Но уже в понедельник дело рассмотрел сам директор, взвесил риски – и уволил меня после семи лет работы, в разгар учебного года (всего же я преподаю 18 лет). Он сказал, что у него уже шесть таких жалоб, и он увольняет меня для спасения школы – с сожалением.
Я спросил: всё, вернулись ТЕ времена? Он сказал, ТЕ времена никогда и не проходили (вспоминал, что сам и пострадал – когда Вторую школу разгоняли за диссидентов-учителей) – так что я должен был думать, когда подставлял школу под удар. Он также сказал мне, что формально будет мотивировать увольнение так: школа найдет штатного учителя, и отпадет нужда в совместителе. Я переспросил – решение окончательное.
Что я про это думаю
Мне совестно перед учениками: я поставил под удар наше сотрудничество. Ребята, мне очень жаль, и я хочу извиниться за это перед вами. Я получал огромное удовольствие от наших встреч – вы всякий раз поражали меня способностью делать открытия прямо на уроке.
Мы не успели закончить генетику; и еще осталась теория эволюции и экология. Я всегда буду рад отвечать на ваши вопросы или помогать как-то еще – у вас есть мой мейл. Я надеюсь, что вы сделаете все, чтобы моему преемнику было комфортно работать с вами – это будет самым взрослым и правильным с вашей стороны.
Мне жаль директора и наших отношений. Ему виднее – его начальство и правда непредсказуемо и опасно; школа и правда висит на волоске финансово (из-за нового закона об образовании).
Я не мог поступить иначе. Есть ситуации, когда больше нельзя молчать; «когда покончат с евреями и коммунистами – придут за тобой, и уже некому будет тебя защитить». Я знаю, что должен был выступить в защиту прав этих меньшинств и против мракобесия, против вражды, против разделения нации по любому признаку.
Я должен это сделать еще и потому, что я – не гей. Простите за пафос: мы должны закрыть этих людей плечами еще и потому, что потом – наша очередь. Наступил момент, когда молчать – еще опаснее, чем говорить. Мы должны заговорить все вместе, одновременно – и тогда страх и ненависть схлопнутся как карточный домик, и мы вернемся в школы.