Саммит центральноазиатской пятерки в Чолпон-Ате кажется прорывным: президенты заговорили о делимитации границ, подтвердили готовность вложиться в ГЭС «Камбар-Ата 1», строить железную дорогу из Китая и развивать промышленную кооперацию. Но на самом деле в регионе мало что меняется, считает эксперт по Центральной Азии и Китаю, член научного сообщества Carnegie Endowment for International Peace Темур Умаров. Почему элиты Узбекистана на самом деле не хотят открывать экономику своей страны, а влиятельным группам в Кыргызстане на самом деле не нужна железная дорога из Китая, он объясняет в интервью «Клоопу».
– Предложение президента Токаева помочь Кыргызстану и Таджикистану с делимитацией границ, договоренности Казахстана и Узбекистана по «Камбар-Ате 1», призывы президента Мирзиёева к промышленной и транспортной кооперации… Нет ли у вас ощущения, что это заявка на создание неких аналогов ЕАЭС и ОДКБ – уже чисто центральноазиатских?
– Я пока даже близко не вижу намека на это. Во-первых, у стран региона нет общей цели. Если мы говорим про ЕАЭС, там она понятна – интеграция, общий рынок, общая таможенная зона. ОДКБ тоже – это организация по коллективной безопасности. А чего хотят добиться вместе центральноазиатские страны? Мне кажется, у всех политических режимов сейчас разные цели.
Даже Договор [о дружбе между пятью странами], который пытались протолкнуть Казахстан с Узбекистаном, не прошел, хотя он ни к чему не обязывает и там нет пунктов, которые бы угрожали чьему-то суверенитету или принуждали бы страны двигаться в сторону интеграции. Но даже такой символический жест пока выглядит чем-то излишним для Таджикистана и Туркменистана.
Именно поэтому, я думаю, пока рано говорить о каком-то общем рывке. Но такие встречи стали уже фактически ежегодными, и это хорошо. Там ведь не только президенты встречаются – за организацией стоят большие команды. Люди узнают друг друга в лицо, обмениваются контактами в мессенджерах, могут потом связаться по каким-то срочным вопросам. Это упрощает процесс принятия решений, делает его более обдуманным.
– Похоже, в Центральной Азии оформляется модернизационное ядро в лице Казахстана и Узбекистана. При Каримове и Назарбаеве они мерялись амбициями, а сейчас готовы ими частично поступиться в общих интересах.
– Я согласен с тем, что возникает узбекско-казахский тандем, и это естественный процесс, потому что у них как раз есть общие цели. Оба политических режима перешли к развитию в реформаторском ключе не от хорошей жизни. Они понимают, что по-другому не могут, потому что общество стало намного более требовательным и «не купит» возврат в прошлое. Обе страны хотят привлечь инвестиции и максимально диверсифицировать свои экономики, чтобы меньше зависеть от России.
– К Договору о дружбе с Казахстаном и Узбекистаном присоединился Кыргызстан. Причем интересны оценки перспектив Узбекистана со стороны политиков в Бишкеке. Незадолго до саммита, обращаясь к кыргызоязычным журналистам, премьер Акылбек Жапаров сказал, что, по его мнению, за 10-15 лет Узбекистан догонит Китай.
– Мне кажется, это все-таки личное мнение господина Жапарова. Кыргызстанские политики вообще любят что-то такое сказать, что взрывает новости, но ничего реального за этим не стоит. Потенциал у Узбекистана, конечно, большой. Но пока рано говорить, что узбекская экономика стремится куда-то ввысь, а казахская, например, нет. Достаточно того, что ВВП Казахстана почти в три раза выше.
Кроме того, казахстанская экономика плотно взаимодействует с иностранными инвесторами и вписана в глобальную, а узбекская все еще очень закрыта. Все то, что в ней есть – производственные мощности, много своих производителей всего, от носков до смартфонов – работает в закрытой протекционистской среде. Как только экономика откроется миру еще больше, отечественные производители не смогут конкурировать с международными.
Да, сейчас узбекские граждане не от хорошей жизни покупают не iPhone, а Artel, не Mercedes, а Chevrolet. Но людям просто некуда деться, поэтому они идут к собственным монополистам. И это политический, а не экономический вопрос, потому что за каждой большой компанией в Узбекистане стоит известный бизнесмен, связанный с властью или сам ею являющийся (например, империя AKFA и Artel – это хоким Ташкента Джахонгир Артыкходжаев, и тому подобное). У узбекских элит есть собственные интересы, и открытие экономики в них не входит.
– А для Кыргызстана в этой общей картине что-то меняется? Мы видим, что началась какая-то активность вокруг проекта железной дороги Узбекистан-Кыргызстан-Китай. Наверное, это связано с общим развитием путей «восток-запад» и с тем, что через Россию, которой этот проект не очень нравился, перевозки сейчас затруднены. И «Камбар-Ата 1» – теперь это уже не проект с Россией, а проект с Казахстаном и Узбекистаном. Место Кыргызстана в этом оркестре – оно вообще какое?
– Я не думаю, что для Центральной Азии вообще что-то кардинальным образом изменилось. Да, конечно, происходят какие-то беспрецедентные события: война, ковид был везде, госпереворот в Кыргызстане. Но, мне кажется, если не обращать внимания на новостные заголовки, объективные факторы остаются все теми же.
Пока что я не вижу в Кыргызстане качественного перехода от старой экономической системы к новой. Да, у [президента Садыра] Жапарова есть какие-то мысли по ее слому, но это больше касается политических вопросов. Пока, как я вижу, все что он делает – это пытается консолидировать власть в своих руках, чтобы управлять всеми ресурсами в стране и направлять их на то, что нужно, по его мнению. Но результатов на самом деле пока нет, и место Кыргызстана в центральноазиатской пятерке пока что не меняется – это незаменимая транзитная зона для китайских товаров.
Что касается этих новых проектов, я довольно скептически к ним отношусь. И, как мне кажется, сами политические элиты Кыргызстана, по крайней мере, определенные влиятельные группы, против того, чтобы появилась железная дорога Узбекистан-Кыргызстан-Китай. Потому что, если она появится, исчезнут доходы этих групп.
– Вы имеете в виду то, что вскрылось в ходе расследования дела Матраимовых?
– Я имею в виду то, как работает таможня Кыргызстана. Он ведь довольно много получает от своего выгодного расположения между Китаем и остальными странами Центральной Азии. Если мы посмотрим на разницу в китайской и кыргызстанской статистике экспорта-импорта между двумя странами, мы увидим, что за четыре года $10 млрд непонятно куда ушли. Если появится железная дорога из Китая в Узбекистан, территория Кыргызстана будет использоваться для транзита, а не как точка доставки, и те же Матраимовы и другие группы лишатся основного источника доходов. Поэтому для них я не вижу никаких причин сейчас менять статус-кво.
Ну и потом, с точки зрения [Садыра] Жапарова – я не думаю, что он на сто процентов уверен, что он будет у власти достаточно долго, чтобы получить бонусы от не построенной железной дороги. Если он сейчас ее запустит, он будет президентом, который с фанфарами ее запустил, потратил на это кучу денег из бюджета или влез в долги. Но успеет ли он досидеть в кресле до момента, когда дорога начнет работать и люди поймут, что деньги были потрачены не просто так?
– Единственное, в чем президенты всех пяти стран были созвучны друг с другом – это опасения, связанные с устойчивостью их власти. Жапаров назвал мотивы протестов «надуманными». Рахмон связал воедино протесты в Казахстане, соцсети и исламизм. А Токаев, по сути, предложил соседям вместе фильтровать информацию в СМИ. Я правильно понимаю, что любая модернизация в Центральной Азии обречена быть не демократической, а авторитарной?
– Да, и это на самом деле мой основной тезис. Все, когда видят слово «реформы», думают, что они превратят Узбекистан или Казахстан в либеральные демократии по западному образцу. Но имеется в виду другое. Со временем эти политические режимы станут менее людоедскими, более современными, они будут обходиться более мягкими методами для решения тех же вопросов. Но никто не говорит, что власть будет отдана институтам – это все еще персоналистские автократии. А каналов связи власти с обществом в классических автократиях нет. Кыргызстан, понятно, другая история, но и его демократией назвать сложно.
Но сейчас везде в Центральной Азии идет или уже произошел транзит власти. Остался только Таджикистан, но и там он неизбежен. Режимы, которые перерождаются, понимают, что они не смогут существовать так же, как режимы их предшественников. Потому что время сейчас другое: у всех есть интернет, все прозрачны, люди очень легко мобилизуются и выходят на невиданные протесты. То, что произошло в Каракалпакстане, можно сравнить с 2005 годом [когда произошли протесты в Андижане, жестоко подавленные властями]. В Туркменистане, хотя это закрытая страна, «голодные бунты» возле магазинов, торгующих продуктами по госценам. Казахстан и Кыргызстан – там тоже понятно.
Режимы понимают, что они все в одной лодке: стоит рассыпаться одному – и потенциал устойчивости следующего сильно упадет. Поэтому они ищут источники своего укрепления и стабилизации. Один из них – это контроль над информацией, над СМИ.
Вот они заговорили, что надо создать центральноазиатский телеканал, чтобы контролировать нарратив*. Сейчас ощущение, что его контролируют или российские СМИ, популярные в Центральной Азии, или соцсети, которые властям тоже неподконтрольны. А [элитам] хочется чего-то такого, как в той же России или Китае. Там же авторитарные режимы довольно стабильны.
*нарратив – здесь: формирование у зрителя целостной картины происходящего, выгодной рассказчику
Посмотрите на Россию: казалось бы, куда еще хуже? Но мы не видим пока что ни переворота, ни даже массовых протестов – ничего. Центральноазиатским режимам нравится такое.
