Журналист и правозащитник Абдумомун Мамараимов в 2010 году, неожиданно для самого себя, стал членом Центризбиркома и участвовал в проведении референдума по принятию новой конституции и парламентских выборов. Сегодня он вспоминает о том, как это было.
Мамараимов рассказал журналисту Kloop.kg о своём участии в самых, пожалуй, политически важных выборах в истории Кыргызстана в рамках серии интервью с людьми, которые стали свидетелями важнейших исторических событий.
Kloop.kg приводит рассказ Мамараимова с его слов:
Как я попал в ЦИК
Я журналист, уже давно. Я тогда уже жил в Бишкеке, затем решил поехать домой [в Джалал-Абад — здесь и далее примечания редактора] и в конце марта 2010 года поехал, а потом ситуация все ухудшалась и ухудшалась, и начались апрельские события. И потом Бакиев переехал в Ош, я хотел уже в Бишкек приехать, освещать эти события, но уже не было смысла, потому что все события уже там разворачивались.
Тем более, кто меня возьмет? Там берут всего тринадцать человек со всего Кыргызстана, и какого-то журналиста туда разве возьмут? Тем более независимого.
Потом получилось так, что я все-таки туда попал. Вначале было неуютно, потому что я раньше имел шестилетний опыт работы в госструктурах, и это все мне очень не нравилось, всегда какие-то рамки и неписанные законы, взаимоотношения между начальством и подчиненным, и нет свободы. Но когда я уже попал в коллектив, я сразу понял, что там работать можно, потому что люди новые и половина из них — из НПО-сектора, который я представляю.
Референдум
Но потом был очень сложный период. Законы то работают, то не работают, начали пачками издаваться разные декреты, которые были не всегда бесспорны. Приходилось работать в очень тяжелых условиях. Очень часто возникали противоречия между законами, которые есть, и декретами временного правительства, но мы руководствовались больше декретами.
Но потом, к сожалению, начались события в июне [имеется в виду этнический конфликт 2010 года между кыргызами и узбеками в Оше и Джалал-Абаде]. Это для меня был очень тяжелый период, потому что я сам тут в Бишкеке, а моя семья в Джалал-Абаде живет. И там, и тут начинают вспыхивать конфликтные ситуации.
И я боюсь за семью, а сам поехать туда уже не могу, потому что дороги уже закрыты и вообще опасно.
В эти дни у меня появились сомнения, что референдума уже не будет, потому что на юге творилось ужасное. Было так много ужасно негативной информации, у меня было стрессовое, шоковое состояние.
Когда в ЦИКе обсуждали дальнейшие действия с югом — как можно провести? можно ли вообще провести? — я говорил, что я не верю, что на юге вообще можно провести референдум, потому что ситуация была сверхсложная. Много народу погибло, очень много выехало, многие оставались в других регионах, переехали к родственникам. Но, тем не менее, было решено это проводить.
Я понимаю, насколько было трудно временному правительству, и было издано несколько декретов, которые упрощают процедуру голосования. Несмотря ни на что, референдум был проведен.
Я думаю это было очень важным историческим событием, потому что люди, когда проголосовали за новую конституцию, положили конец этому переходному периоду, когда люди не знали чем руководствоваться: руководства страны нет, президента страны нет, парламента нет, правительство временное. В регионах, особенно на юге, это временное правительство не признавали.
То, что в такой сложной ситуации была принята новая конституция и этим же референдумом Розе Отунбаевой были даны полномочия президента переходного периода, это положило начало стабилизации обстановки.
Нас потом много хвалили, что мы хорошо поработали, это было очень приятно, но было очень тяжело.
Парламентские выборы 2010 года
Это было не легче, чем проведение референдума, потому что строго по партийным спискам мы проводили выборы впервые. Кодекс оставался старый, а проводились выборы по новым правилам.
Были указы, декреты и очень часто сами декреты противоречили друг другу, было очень много противоречивых моментов между кодексом и декретами.
И это тоже было не очень просто, потому что мы всегда знали, что если вдруг власть сменится и начнутся ревизии, за многие вещи нас можно было бы привлекать к ответственности, потому что были очень противоречивые моменты.
Было небезопасно.
Очень многие требовали пересчета бюллетеней, что было очень сложно на тот момент, заняло бы несколько месяцев по времени, так как было очень много спорных моментов. И когда мы списки проверяли, возникло очень много вопросов. Процесс слишком затянулся.
Обвинения и в наш адрес звучали — мол, мы выполняем заказ временного правительства. И когда мы это проверяли, представители партии «Ата-Журт», с которой мы были в хороших отношениях, знали и уважали друг друга, заходили ко мне в кабинет и говорили: «Ты собираешься возвращаться на юг?»
Я отвечал, что мы делаем все, что можем, что в наших силах и что предписано законом. И слава Богу, мы этот вопрос разрулили.
Самое интересное на этих выборах было то, что партия «Ата-Журт», которая была в оппозиции, по количеству голосов заняла первое место. И что, вопреки всем ожиданиям, партия «Ата-Мекен» оказалась последней [из прошедших в парламент].
И нас в начале обвиняли, что мы будем работать на партии «Ата-Мекен», СДПК, «Ак-Шумкар», но этого не было. Мы все делали предельно прозрачно, на законных основаниях, опираясь только на законы и декреты временного правительства, потому что на нас лежала огромная ответственность.
Партии своих представителей приводили. Но скажу одно — когда эти люди, которые представляли партии, когда мы все собрались, мы договорились, что ни один из нас не будет работать в интересах только тех организаций, которые нас выдвигали. Мы будем работать в интересах общества, государства и в рамках закона.
Я могу определенно сказать: за все время референдума и парламентских выборов ни один член ЦИК, который представлял партию, не говорил или не делал того, что мы могли бы подумать, что они болеют только за свою партию.
Конечно, они представляли свои партии, им было интересно, чтобы их партия получила больше голосов, но они ради этого ни разу не нарушали ни закона, ни какой-либо этики и правил. Вот этому надо отдать должное.
И нас обвиняли, что мы специально не пропустили партию [Адахана] Мадумарова «Бүтүн Кыргызстан», тоже был такой момент — не скажу, что самый тяжелый, но очень такой неприятный, потому что нас обвиняли в том, чего не было.
Как я уже говорил, мы работали максимально прозрачно, не только потому что руководствовались совестью, но и потому что было опасно играть с этим. Мы не могли какими-то махинациями заниматься, потому что в случае чего нам открыто угрожали, а защищать нас почти было некому, потому что мы видели, что правоохранительные органы не всегда могли выполнять то, что от них требуется.
Милиция была деморализована и госструктуры тоже не знали кому подчиниться и не знали за кем идти, то есть единой централизованной власти не было. В этих условиях было очень опасно с кем-то заигрывать, поэтому мы все пытались делать максимально прозрачно, открыто, строго в рамках закона.
Результаты
Да, бюллетени были длинные, но я видел в Молдавии бюллетени еще длиннее. У нас длина бюллетеней была, если не ошибаюсь, 72 сантиметра.
Были разные разговоры по этому поводу, и все смеялись, что мы самые длинные, что чуть ли не в Книгу рекордов Гиннеса войдем с этими бюллетенями, но, как я уже говорил, после этого я в Молдавии был наблюдателем на выборах, и у них, по-моему, 1 метр 10 сантиметров был бюллетень. Так что в этом отношении мы не самые первые. (Смеется.)
У нас реально по системе «Шайлоо» можно было через монитор наблюдать, через каждые два часа [за ходом голосования].
Мы тогда выкладывали данные по количеству избирателей, которые прошли, все такое. А потом, после того как, участковые комиссии начали отчитываться перед нами по результатам голосования, мы это тоже выкладывали.
Государственная автоматизированная система «Шайлоо» работала в очень строгом режиме. Но там, я помню, получилось так, что в одном районе человек какой-то ошибся и время неправильно указал. И тогда — это же люди видят! — возник спор. Люди начали говорить: «Вот, они махинациями занимаются!»
Но это была техническая ошибка, и мы ее быстро исправили, и приняли меры в отношении этих людей, но тем не менее, как ни крути, у проигравшей стороны никогда не будет доверия или они не захотят верить в результаты, потому что они хотели выиграть, они верили в победу и их тоже можно понять.
Если они проигрывают, то они могут действительно подумать, подозревать, что их обманули, что их голоса украли. Все это сопровождалось митингами и все такое. Даже, после того, как мы объявили результаты выборов, подвели итоги, споры продолжались, с нами судились.
О прозрачности выборов
Абсолютно прозрачными выборы быть не могут, потому что все зависит от людей. Например, в ЦИКе 13 человек, сейчас уже 12, а кроме этого есть более 50 комиссий на городском и районном уровне, несколько тысяч участковых комиссий. И в этих всех комиссиях около 30 тысяч человек работает.
Никто не может дать гарантии, что кто-то, определенная часть этих людей, которых показали в комиссии для того, чтобы помочь своей партии, своим кандидатам не будет делать какие-то махинации. Это все было!
Я помню случай, когда вся комиссия участковая договорилась и пыталась работать под одну партию. Но благо там есть наблюдатели. Есть неправительственный сектор, неправительственные наблюдатели и, благодаря им, это все было пресечено.
Очень многое зависит от людей, от их уровня сознания — как членов комиссии, так и избирателей самих, потому что в этом случае много было избирателей, которые болеют за одну из партий или кандидата, всячески, не взирая на требования законы, их обязанности, пытались любым путем помочь своим кандидатам.
У нас было много сигналов, что на юге людей заставляют голосовать за ту или иную партию. Бывало, эти сообщения подтверждались. Мы проводили соответствующую работу, сообщали об этом в органы прокуратуры, правоохранительным органам.
И выезжали люди, когда такие сигналы поступали. Но очень многое осталось там на месте, об этом никто не узнал, особенно на юге. И потом нам сами председатели комиссий говорили — между нами, неофициально, — что к ним даже с оружием приходили, угрожали, требуя обеспечить нужное количество голосов их партий.
Когда мы с них сильно требовали, чтобы в документах все было четко, они проговорились, что они в таких условиях работали, рискуя жизнью, а мы тут их из-за какой-то бумаги держим месяц в Бишкеке.
О голосовании за рубежом
В принципе мы все были за то, чтобы право каждого мигранта за границей на голос было обеспечено. Каждый из нас — члены ЦИК, тогдашние руководители государства, — мы все этого хотели. Но как это сделать, как обеспечить? Вот в этом был очень большой вопрос.
Вот, например, МИД дал список, а там всего несколько тысяч человек зарегистрированы. А мы-то знали, что за границей у нас проживают около миллиона человек!
То, что МИД дал списком — это была капля в море. А как обеспечить всех остальных, чтобы они пришли, смогли проголосовать?
То, что мы обязаны это обеспечить — это одно, а хотят ли этого эти люди? И, с другой стороны, если они хотят, есть ли у них основания на это, документы соответствующие?
Очень часто бывало, что нам потом рассказывали, что в России, в Казахстане люди приезжали со старыми паспортами, которые здесь, в Кыргызстане, недействительны. Как они умудрялись там жить с этими паспортами — это вопрос.
И очень много было претензий к комиссиям за границей, мы их создавали несколько. Люди в списки не попадали — и это тоже было понятно, потому что, если в комиссии 5-6 человек есть, то это, в основном, сотрудники посольств, консульств или некоторые активисты, которые там находились и у которых было время, возможность участвовать в работе комиссии.
Эти люди физически не могли обеспечить, чтобы все попали в список. Они не знали, кто где находится.
Особенно в России и Казахстане была большая проблема, что люди не могли прийти на участки, потому что без документов многим не до этого было, их не интересовало какая партия пройдет, как выборы пройдут, но были заинтересованы люди, которые хотели побольше голосов обеспечить своим партиям.
Вот эти люди — может быть в сговоре с участками, комиссиями или каким-то другим способом — вписывали в списки имена людей и голосовали за них.
И тогда вот возник большой спор по итогам голосования в России и Казахстане, и мы эти документы тоже решили проверить.
ЦИК не может подвести итоги выборов полностью до тех пор пока последний протокол с последнего участка не поступит. Поэтому у нас оглашение результатов больше месяца тянулось.
Очень большая проблема была с Россией, с другими государствами, дальними странами, которые не могли вовремя обеспечить отправку протоколов. Когда эти протоколы поступили, мы вот просто взяли и выборочно проверили списки, и там мы узнали, что эти списки заполнял один человек, ну или два-три, потому что почерки были очень схожие. То есть, один и тот же человек расписывался за 5, 10, 15 человек.
И пришлось на нескольких участках аннулировать результаты. Если процедура голосования была нарушена и это нарушение может повлиять на результаты голосования, тогда ЦИК имеет право аннулировать полностью все результаты на этом участке.
Когда мы говорим о процентах, это может казаться небольшим, а если это перевести на цифры, на количество голосов, то это может быть очень много — 15, 20, 50 тысяч голосов.
Проблемы со списками
Люди руководствовались старыми списками, которые 10 лет назад составлены были. Это был очень больной вопрос. Было очень много заявлений, жалоб на то, что некоторые люди которые умерли и оставались в списках в течение нескольких лет.
Например, на референдуме им принесли извещение на человека, который умер. Эта же история повторилась на парламентских выборах. То есть на местах люди над списком не работали. Это было ужасно очень.
И это до сих пор остается, потому что у нас нет четкого механизма составления списка. Вообще, за списки отвечает комиссия, но в комиссии нет конкретных точных полномочий обязать госорганы, чтобы они работали надлежащим образом.
Они могут куда-то пожаловаться, если они плохо работают, но принимать какие-то меры в отношении них они не могут, поэтому этот вопрос до сих пор остается очень сложным.
Было очень много нареканий в адрес ЦИКа, но, как бы ни было, референдум и парламентские выборы прошли, я думаю, на высоком уровне насчет прозрачности, открытости, законности, отсутствия административного ресурса. Люди забывали, что тогда централизованной единой власти не было.
Люди обвиняли нас в том, что мы выполняем заказ временного правительства, а в это же время на юге, например, комиссии под страхом или, сами этого желая, работали на определенные оппозиционные партии тоже.
То есть, административный ресурс со стороны центральной власти был доведен до минимума.
О прогрессе
Во времена Аскара Акаева. Курманбека Бакиева, Бишкек диктовал. Даже в администрации президента решали, какой партии или кандидату какие голоса дать, кого пропускать, кого не пропускать. Это конкретно решалось в Белом доме. В последнее время этого нет.
То есть, у нас наблюдается в избирательном процессе определенный прогресс. У нас много критики звучит, очень много пробелов, нюансов, противоречий может быть, но тем не менее мы продвигаемся вперед. Мы учимся на ошибках.
Другое дело, когда люди, принимающие решения, учатся, но не всегда делают нужные выводы и не всегда делают нужные решения, чтобы устранить эти ошибки. Но тем не менее, я думаю, что у нас есть прогресс.
Если избиратель сможет отстоять свой голос, если он найдет в себе силы проголосовать честно, если он сможет найти в себе силы не подталкивать комиссии или других участников выборного процесса на нарушения закона, то все будет нормально.
Если человек будет отстаивать свои права, то ни милиция, ни аким района, ни мэр города не может их заставить поступать против своей воли.
Отличное интервью! Действительно, какая огромная работа была проделана многими людьми, в тот трудный период.