Я журналистка и мне 21 год. Моя карьера только начинается, но это не помешало мне за последний год освещать самые важные события в моей стране.
Я выпустила больше 300 материалов на одном только «Клоопе», освещая, в том числе, политику, нарушения прав человека и коррупцию. Общение с пресс-службами государственных ведомств — неотъемлемая составляющая этой работы.
К сожалению, именно здесь случается то, что в своей работе я презираю, пожалуй, больше всего — когда взрослый сотрудник пресс-службы не просто грубит мне, но ещё указывает на мой возраст и делает неоднозначные намёки на грани фола.
И даже если нет сотен текстов за плечами, я не думаю, что кто-либо из журналистов этого заслуживает.
Ярчайший пример — моё общение с сотрудником пресс-службы ГКНБ.
«Почему вы такие ненасытные?»
«Почему вы такие ненасытные?» — сказал он однажды мне по телефону, когда я попыталась добиться от него отправки пресс-релиза.
«Были бы вы такие в бытовой жизни», — зачем-то добавил он потом.
Именно с этим сотрудником мне пришлось общаться по другому вопросу — по делу о подъёмниках в подземных переходах Бишкека, которые до сих пор так и не заработали.
Вице-мэр Уланбек Азыгалиев пережил в августе несколько минут публичного конфуза, когда не смог запустить ни один подъёмник на глазах у журналистов. После этого он написал заявление в ГКНБ, куда я и начала звонить, чтобы узнать как продвигается это дело.
6 декабря я отправила спецслужбам официальный запрос, в котором задала пять интересующих меня вопросов. В январе я ежедневно звонила, чтобы узнать о статусе моего письма. Мне отвечали: «Он направлен в соответствующий отдел. В запросе много вопросов» или «Его рассматривают».
22 января мне все-таки ответили на заветный запрос. Однако письмо оказалось небольшим и было в нём написано следующее: «Просим обратиться в ГСБЭП». Оказалось, что ГКНБ еще 13 декабря передали дело о подъёмниках в финполицию, а сообщили мне об этом только через полтора месяца.
Я позвонила им в пресс-службу и попала на того же человека, который когда-то хотел видеть меня ненасытной в бытовой жизни.
«Почему нельзя было в течение двух недель сразу меня направить, а не говорить мне каждый день “Вот мы собираем информацию. Так много вопросов”?» — спросила я у него.
«Айзирек, тебе сколько лет? Вот мне чувствуется, что тебе мало», — внезапно ответил он и добавил: «Вот видишь, сразу видно, что тебе двадцать один. Все, давай, мы тебе ответили».
«Давай так, не будем сейчас “вы должны, туда-сюда”. Ты знаешь, куда звонишь?»
На мои возмущения о том, что они по закону должны были ответить мне в течение двух недель, сотрудник ГКНБ решил напомнить, где он работает: «Давай так, не будем сейчас “вы должны, туда-сюда”. Ты знаешь, куда звонишь? Мы могли на некоторые вопросы не отвечать по специфике нашей деятельности. Не надо вот на горло так сразу давить».
Я сказала, что эта информация несет общественный интерес и не является секретной, поэтому ГКНБ обязаны были ответить на мои запросы в положенный законом срок.
«Общественным интересом некоторые соответствующие органы должны заниматься… Сама подумай, куда спецслужбы должны смотреть? На подъемники? Давай тогда на туалеты будем смотреть сейчас», — ответил мне сотрудник, которому я не давала разрешение обращаться ко мне на ты.
Для меня не особо важно, как зовут этого сотрудника и получал ли он ранее выговор. Высокомерное отношение я встречала еще от множества других людей — все они были сотрудниками правоохранительных органов.
Я не близкая подружка и не школьный друг для этих людей, но получаю отношение, в котором мне выдают ответы на вопросы с барского плеча.
Иногда хочется так же нагрубить или в ответ обращаться на «ты», но, в отличие от них, я не хочу быть непрофессиональной или давать своим чувствам обладать мною.
