В Кыргызстане не запрещено быть геем, лесбиянкой или трансгендером. Но говорить о том, что ты не такой, как большинство, все еще опасно — скорее всего, это приведет к сильному давлению общества, а то и к физическому насилию и шантажу. Журналистка «Клоопа» Айгерим Казыбаева поговорила с тремя ЛГБТ-людьми о том, как они совершили каминг-аут перед самыми важными людьми — своими родителями.
Имена героев материала изменены.
«Я все чаще думал о суициде»
Акбар, 28 лет
До девятого класса я особо не задумывался на эту тему, не волновался. Всегда учился хорошо, ничем не отличался от своих одноклассников, но мне было интереснее общаться с мальчиками. Я с детства проводил с ними больше времени. Задумываться о своей ориентации и о сексуальности я начал только лет в семнадцать.
Когда друзья и окружающие начали обсуждать личную жизнь, я стал чаще думать, почему мне до сих пор не понравилась ни одна девушка. Почему у меня не было никакого сексусального влечения к ним?
Я начал осознавать, что что-то не так. Я думал об этом и не мог разобраться. Но чем больше я думал, тем больше понимал, что мне нравятся именно мальчики. Для меня это было чем-то ненормальным, и я не понимал, что со мной не так. Но я точно понял, что мне не нравятся девочки.
Мне стало некомфортно от того, что я осознал свои желания. Я стал очень осторожно относиться к своему влечению, потому что оно было безумно странным для меня.
Тогда у меня начался очень сложный период. Я ни с кем не общался и ничего не хотел. Думал, что делать, и с кем можно обсудить тему. Я думал, что смогу изменить то, что мне нравятся мальчики, и всячески пытался подавить в себе это чувство.
Конечно, ничего не изменилось. Все чаще я начал думать, что самое лучшее для меня — это суицид.
Даже сейчас ЛГБТ не принимают, но в 2013 году это было намного сложнее. И самая большая проблема была в том, что я сам себя тоже не принимал. Я понимал, что мне здесь нет места и никто, даже включая родителей, не сможет меня понять.
Я был волонтером в одной организации, а потом узнал, что там есть психолог. Решил сходить, поделиться с ней своими проблемами. Это был первый человек, которому я смог рассказать обо всем. Я рассказал ей свои переживания, что меня все чаще посещают мысли о самоубийстве.
Тогда психолог дала мне такой совет: чтобы что-то изменить, не обязательно умирать. Я могу просто попрощаться со своей прошлой жизнью, умереть для всех, но не умирать для себя.
Она очень долго объясняла мне, что со мной все нормально. Это очень сильно мне помогло.
Я продолжал ходить к ней, и со временем начал себя принимать и старался изменить свою жизнь.
Я стал искать возможности уехать в другую страну. Думал, что тогда все станет намного лучше. Самое главное — я перестал избегать себя. Понял, что со мной все в порядке и в моих чувствах нет ничего преступного. И я не уехал, и сейчас живу тут.
Своим родителям о своей ориентации я рассказал относительно недавно. У нас очень консервативная и религиозная семья. На самом деле, я думал, что можно им и не говорить, а если надо, то и вовсе перестать общаться. Но, подумав, я решил, что без этого не буду счастливым человеком, и решил все рассказать.
Я ожидал, что их реакция будет очень негативной или бурной, но она была абсолютно спокойной.
Оказывается, они догадывались об этом, потому что я никогда не говорил им о девушках и о своей личной жизни. Сейчас все хорошо, но за этим стоят слишком много дней, когда я боролся в первую очередь с собой, чтобы не сломаться.
«Убеждала себя, что мне не могут нравиться девушки»
Аяна, 19 лет
Я с детства смущалась девочек, которые мне нравились, но тогда я ничего не понимала.
Когда я повзрослела, то стало тяжелее. Я видела, что большинство девушек встречаются с парнями, и я нигде не видела, чтобы девушки встречались с девушками. Я испытывала нежные чувства к женщинам, но не могла себе это объяснить. Даже не могла ни с кем поговорить об этом.
Однажды я спросила самую близкую подругу, которая мне нравилась, как бы она ко мне относилась, если бы я сказала ей, что у меня другая ориентация. Она ответила: «Фу, тогда бы я с тобой не общалась».
Друзья пытались найти мне пару — говорили, что я нравлюсь парням. А я смотрела и думала, что они парни как парни — я ничего к ним не чувствовала. Несмотря на это, я пробовала с ними встречаться, ведь все вокруг так делали.
Когда отношения доходили до поцелуев или объятий, я так сильно мучилась, потому что насильно пыталась что-то почувствовать. Это было омерзительно.
У меня были мысли: «Так и должно быть, я же должна что-то чувствовать». Меня кто-то трогал, целовал, а я заставляла себя это терпеть и пыталась внутренне себя пересилить. Убеждала себя, что мне не могут нравиться девушки.
У меня началась внутренняя гомофобия, я саму себя не принимала. Это тяжелее всего.
Самое неприятное было, когда мама начинала разговаривать со мной о замужестве. Она любила обсуждать эту тему, даже заранее распланировала, когда я выйду замуж и во сколько лет рожу детей. Это происходило так часто, что я даже свыклась.
Я стала думать, что после учебы обязательно уеду из Кыргызстана, потому что здесь я чувствовала себя невероятно одинокой.
Это как гетеросексуальному человеку быть в стране, где живут только ЛГБТ. Разумеется, ты будешь чувствовать себя очень одиноким и несчастным.
Я изучила все, что связано с сексуальностью и ориентацией. Поняла, что это нормально, но это не помогло мне полностью принять себя и чувствовать себя свободно. Это гложило меня, я бесконечное количество раз представляла, как совершаю каминг-аут для мамы.
Иногда мы вместе ели, я думала об этом, а она спрашивала, как мои дела. Я начинала плакать, уходила в уборную, а потом возвращалась и начинала смеяться. Мама спрашивала, все ли у меня нормально, а я даже в глаза ей не могла посмотреть.
Потом она продолжала говорить о замужестве, а я уже начинала ненавидеть такие разговоры. От одного слова «семья» мне становилось плохо. Может, я просто хочу встретить прекрасную девушку и быть счастливой. Я не знала, как мне поделиться этим с мамой, которая об этом даже не догадывалась.
Я решила отложить этот разговор на несколько лет. Думала, что закончу учебу, уеду и потом поговорю, когда ко мне будут относиться серьезнее. Но я просто не смогла больше держать это в себе, потому что для всех это что-то аморальное. А мама — самый близкий человек, которому хочется рассказать обо всех своих переживаниях.
Я готовилась рассказать ей об этом около двух недель — все это время я мучилась и не могла ни спать, ни есть.
Однажды мы гуляли, и я предложила ей присесть. Сели, а у меня словно ком в горле застрял. Я не могла выдавить из себя ни звука. Казалось, что вся вселенная сжалась внутри меня, и если я сделаю вздох, то все взорвется.
Я заплакала. Мама обняла меня и спросила: «Доча, что ты хочешь мне рассказать? Ты что-то употребляешь?» Мне стало только хуже, и я сказала ей: «Мам, у меня другая ориентация».
Мы замолчали и она начала смотреть в другую сторону. Я же начала ей все рассказывать и не могла остановиться. Мама обняла меня еще раз, потом отпустила, отошла в сторону и сказала, что мы идем домой.
Сейчас у нас с мамой нормальные отношения, мы общаемся. Но эту тему мы с ней больше не обсуждаем.
«Я думал, что такой человек как я, не должен существовать в этом мире»
Калыс, 29 лет
Я был женщиной-лесбиянкой, но потом стал трансгендерным мужчиной.
Когда мне было шесть лет, моя сестра познакомила меня со своими подругами. Она сказала, что я её сестренка и назвала меня моим женским именем. А я им сказал, что я мальчик и меня зовут Саша.
Когда я учился за границей (это было не в Европе), то впервые задумался о том, кто я и чего я хочу. У меня есть религиозная мусульманская семья, как и у большинства людей в Кыргызстане. С детства мне говорили, что я должен поступить в университет, получить образование, выйти замуж, завести семью. И я верил, что моя жизнь будет счастливой только в таком случае.
Но постепенно я стал ощущать, что у меня другие интересы, другие мысли.
Я был настолько подавлен патриархальностью, что даже к своим мыслям не имел права прислушиваться.
Я был таким же человеком, как и все в обществе, с такими же стереотипами. Ведь наши мысли — это отражение того, что мы видим вокруг себя. Я думал, что такие как я, не достойны верить в Бога, я сам о себе так думал, несмотря на то, что я себя принял.
Люди, которые не являются ЛГБТ, видят только одну сторону, они могут осуждать по каким-то стереотипам, с легкостью могут обижать людей и даже применять к ним насилие. Они говорят, что нас надо убить, сжечь.
Я, зная, как люди относятся к таким как я, говорил то же самое, и у меня появилась ненависть по отношению к себе. Я пытался себя убить, потому что думал, что такой человек, как я, не должен существовать в этом мире.
Я не принимал себя где-то два-три года. Я смотрел на трансгендеров и смеялся. Шутил, мог издеваться, говорить, что они несуразно выглядят. Я делал это от незнания.
Когда я узнал, с какими проблемами они живут и какие это люди на самом деле, слово «трансгендер» стало для меня не просто словом, а словом, за которым стоят люди.
Позже я начал думать о том, чего я всегда хотел. Например, в детстве, когда я смотрел фильмы про переселение душ, я всегда хотел оказаться в теле мужчины. А когда у меня начала расти грудь, я пытался ее оторвать и хотел, чтобы у меня её не было.
Так прошел год. У меня было очень подавленное состояние. Я думал о всех вызовах, которые передо мной стоят, которые мне нужно преодолеть. Размышлял, хватит ли у меня сил на это.
В таких раздумьях прошел еще один год. Я окончательно решился сделать операцию по смене пола. Но, к несчастью, заболел гепатитом А, и мне пришлось лечь в больницу. Тогда же я решил рассказать обо всем маме. Думал, она меня пожалеет.
В очередной раз, когда мама пришла меня навестить, я рассказал ей о том, что хочу сменить пол. Помню, как она ответила: «Я не хочу даже слышать об этом».
Тогда я решил, что буду разговаривать с ней об этом каждый день, буду рассказывать ей больше и не стану оставлять эту тему. Потом мы снова поговорили. Я сказал ей, что не изменю своего решения, но она все равно меня не поддержала.
И вновь я начинал ей об этом напоминать.
Я вылечился и вышел из больницы. Однажды я позвонил маме и сказал, что хочу заехать к ней, и что со мной будет моя девушка. Она мне ответила, что, мол, ты опять за свое. Из-за этого мы с ней сильно поругались. Она сказала, что не сможет этого принять. Тогда я спросил её, хочет ли она поддерживать связь со мной, а она не отвечала. Я спросил её дважды, а она бросила трубку.
Тогда я подумал, что, наверное, она не хочет со мной общаться.
Несмотря на разговор, я заехал домой, оставил какие-то вещи и продукты. Она попыталась со мной заговорить, предложила чай, но я просто проигнорировал это и уехал.
Спустя некоторое время она мне позвонила. Первое, что я услышал в трубке: «Какое имя ты себе выбираешь?»
Тогда я понял, что между нами есть связь. После этого она приезжала на мероприятия, посвященные международному дню каминг-аута. Была первой мамой транс-мужчины, которая публично об этом говорила.
Потом к ней начали обращаться другие транс-люди, чтобы она поговорила с их родителями. Она начала их консультировать, звонила, переписывалась с ними. Сейчас она активистка, может в комментариях в фейсбуке за меня ругаться, и мы очень сблизились. Она знает о том, чем я занимаюсь, знает о моих проблемах, и тоже переживает их вместе со мной.
